папа-слоупок. I'm very very good.
1.10. Super Junior. Итук/Кюхен. R - NC17. NН! Не POV! Остальные жанры на усмотрение автора. Итук безнадежно влюблен в макнэ, но тот его не любит, хотя регулярно под него ложится; настоящий ивил - изводит и мучает хена. В тексте упор не на НЦ, а на терзания лидера.
1130 словИтук – идеальный лидер: всегда улыбнётся, поддержит, поработает жилеткой, даст совет. Возьмёт всё на себя, что бы его «детки» имели возможность лишний раз навестить родственников и близких, сходить куда-нибудь отдохнуть, и всегда прикроет перед менеджером, когда кто-то сваливает ночью и возвращает под утро со стойким запахом перегара, не спавший всю ночь, а ведь сегодня съёмки-запись-шоу. Он только всплеснёт руками да потащит бедолагу в ванну отмываться и приводить в порядок, готовит на кухне кофе и вытаскивает аспирин, а если совсем худо – отзванивается всем и выбивает для «внезапно простудившегося» выходной.
«Да-да, он вчера себя плохо чувствовал, я думал, ничего серьёзного, а тут температура, голос хриплый, и нос заложен. Да, это мой промах. Да-да, он потом всё запишет. Да-да, под мою ответственность. Спасибо вам огромное».
Вот только никто не знает, что творится в сердце их заботливой «мамули». Да и не его уже сердце, уже так давно, что Итук не помнит, каково это – не любить. Не чувствовать, как стучит в груди, как подрагивают руки, как током бьёт от словно случайных прикосновений, как от поцелуев украдкой горит дьявольским огнём кожа. Как обжигает чужое податливое тело, как скользит по любимому лицу удовлетворённая улыбка, как тягуче звучит из этих губ «хён» в момент оргазма.
И вместо сердца уже давно остались лишь несколько кровавых лоскутков, неаккуратно сшитых между собой, и холодный металл торчит во все стороны - крепко демон заковал, чтобы не убежал никуда.
Ангела победил демон, лишил крыльев, приковал к себе огромной жгучей цепью, которая позвякивает, когда демон дергает за неё, с усмешкой наблюдая за покорством и святым терпением в глазах.
Итук давно не помнит, что такое летать. Слишком он прибит к земле, она так тянет, что иногда просто стоять тяжело. А надо. Не для него, так для остальных четырнадцати, которым он нужен. Ну или не совсем четырнадцати, не уверен он на счёт последнего, тянущего больше всех. Тянущего голосом, губами, глазами, немного жестким от лака волосами, тонкими белыми пальцами, выпирающими ключицами. Внезапными объятиями на публике, когда так сложно сдерживать себя, особенно когда его личный дьявол с такой по-детски ласковой улыбкой прижимается к спине. Итуку стоит огромных усилий выдавить ответную, немного настороженную улыбку и потрепать по пальцам, сцепленным у него на животе.
А потом можно затащить подальше от камер, в грязную пыльную комнатушку, прижать его к стене и долго целовать, удерживать себя от опрометчивого желания впиться зубами в худую шею, целовать, целовать, целовать, чувствуя на губах противный привкус пудры и косметики. А он только смеётся и закидывает руки Итуку на плечи, крутя головой и шепча: «Не сейчас, хён, ты грим испортишь, что остальные скажут, м? Подожди до дома.» А сам крутится, выгибается, трётся бёдрами, сводит с ума. И как же Итуку сложно держаться от необдуманных действий, особенно когда в голове появляется эта проклятая пелена возбуждения, куда деться от тонких пальчиков в волосах, которые так ненавязчиво давят вниз, намекая, что ему хочется. И Итук опускается на колени, расстёгивает ширинку сценического костюма, слушает чужое дыхание, звучащее подобно грому в глухой тишине подсобки. Он ласкает пальцами, языком, губами, ловя каждый всхлип, вздох, стон сквозь закушенную ладонь, любуется открывающимся снизу видом. Наслаждается каждым мгновением вместе, пусть украденным таким образом, пусть так, только бы осколки металла не кололи, согрелись хоть немного, не терзали изнутри своими ледяными прикосновениями, выталкивая наружу глупые слезы.
Итук давно не пускает слезу на сцене растроганным, просто в такие моменты можно выпустить их наружу, позволить плакать по себе, по порванному в клочья сердцу, по тому, кто никогда не будет его. Хотя бы в такие моменты быть эгоистом, а потом корить себя, потому что фанаты расстраиваются. Он – всеми любимый лидер Итук, он должен держать себя в руках. Он клятвенно обещает себе, что это в последний раз, а потом снова не выдерживает, когда понимает, что любим-то он всеми, кроме того, кто ему нужен.
Итук ненавидит, как его любимый обнимает Сонмина, притворно ревнует и заявляет свои права на обладание. Итук иногда становится неуверен, что ревнует-то он притворно. Если он такой хороший актер, почему не может делать вид, что Итук ему нужен и важен хоть немного? Нет, не так. Почему он не делает это тогда, когда они вдвоём? Не хочет притворяться? Смешно. Лидер давно не просит ответных чувств, слишком глубоко осознание того, что он – не тот. Итуку просто хочется, что бы его так обнимали, только не на сцене - в жизни, дома, за дверью, обнимали и улыбались тепло-тепло, и ревновали, а он бы потом замаливал вину, шепча о любви, которая есть.
Но вместо теплой улыбки – ледяная усмешка, вместо слов любви – издевательски-тягучее «ещё», «быстрее», «пожалуйста» и любимое «хён». Итук тысячи раз хочет сбежать, накричать, забыть, прекратить бессмысленные недоотношения. Но потом его снова касаются тёплые губы, обнимают тонкие руки, и он сдаётся без боя, зная, что его снова разобьют на тысячи осколков взглядом, в котором нет ничего, кроме сытого удовлетворения, и брошенным через плечо «спасибо, хён», когда он одевается и уходит к себе.
Итуку больно, настолько больно и холодно, что маска в какой-то момент ломается, и ребята уже не могут молчать, смотря на то, что с ним происходит. Он не помнит, как вокруг него начинают бегать, усаживают на диван, суют в руку таблетку и стакан воды. Он только молча сжимает ледяную поверхность, на периферии сознания замечая, что руки-то дрожат, а в стакане - шторм. Ему холодно до того, что он обхватывает себя руками в попытке получить хоть немного тепла, согреть ледяную пустоту внутри. Слышится звон разбитого стекла и чей-то вскрик. Звуки долетают сквозь пелену с трудом, Итук отказывается понимать, что происходит, лишь с вскриком отшатывается, когда его лба касается ледяная рука. Вокруг начинается суета, говорят что-то про жар, его укладывают, закутывают в плед, пытаются напихать чем-то, и шумят, шумят, шумят. Итуку хочется покоя, о чём он и сообщает хриплым голосом, с трудом размыкая сухие губы. Всё сразу успокаивается, все куда-то уходят, оставляя его с холодом в забытье.
Спустя вечность и ещё секунду он выныривает из страшного мира, созданного болезнью, и чувствует, как скрипит и проседает кровать. Звук ввинчивается в воспалённый мозг, приобретает разные тональности и переливы, увлекает за собой в странные кошмары. Находясь на грани между реальностью и сном, Итук чувствует сгусток тепла, которые появляется где-то рядом с ним, и обнимает его, тесно прижимается, жарко дышит в шею, шепчет «всё хорошо, хён, я рядом». Становится сразу легко и уютно, неведомые монстры отступают, прячутся до другого момента, и Итук наконец засыпает без сновидений.
Просыпается Итук резко, как от удара, и долго смотрит в потолок, разглядывая скачущие тени. Он вслушивается в спокойное дыхание рядом и улыбается. Под пуховым одеялом и пледом жарко, в обнимку с горячим телом – ещё жарче, но он терпит, ведь ради таких моментов, редких-редких, он готов терпеть всё. Вид подрагивающих ресниц, расслабленные черты лица, мерно вздымающаяся грудь, осторожно и нежно обнимающие руки возмещают ему с лихвой каждую слезу, каждый скачок сердца, каждую усмешку и пустой взгляд. Даже если эта забота ненастоящая – пусть, ему уже всё равно. У него есть Ад и Рай, они здесь, рядом, в одном-единственном человеке, в его личным демоном, имя которому Чо Кюхён.
1130 словИтук – идеальный лидер: всегда улыбнётся, поддержит, поработает жилеткой, даст совет. Возьмёт всё на себя, что бы его «детки» имели возможность лишний раз навестить родственников и близких, сходить куда-нибудь отдохнуть, и всегда прикроет перед менеджером, когда кто-то сваливает ночью и возвращает под утро со стойким запахом перегара, не спавший всю ночь, а ведь сегодня съёмки-запись-шоу. Он только всплеснёт руками да потащит бедолагу в ванну отмываться и приводить в порядок, готовит на кухне кофе и вытаскивает аспирин, а если совсем худо – отзванивается всем и выбивает для «внезапно простудившегося» выходной.
«Да-да, он вчера себя плохо чувствовал, я думал, ничего серьёзного, а тут температура, голос хриплый, и нос заложен. Да, это мой промах. Да-да, он потом всё запишет. Да-да, под мою ответственность. Спасибо вам огромное».
Вот только никто не знает, что творится в сердце их заботливой «мамули». Да и не его уже сердце, уже так давно, что Итук не помнит, каково это – не любить. Не чувствовать, как стучит в груди, как подрагивают руки, как током бьёт от словно случайных прикосновений, как от поцелуев украдкой горит дьявольским огнём кожа. Как обжигает чужое податливое тело, как скользит по любимому лицу удовлетворённая улыбка, как тягуче звучит из этих губ «хён» в момент оргазма.
И вместо сердца уже давно остались лишь несколько кровавых лоскутков, неаккуратно сшитых между собой, и холодный металл торчит во все стороны - крепко демон заковал, чтобы не убежал никуда.
Ангела победил демон, лишил крыльев, приковал к себе огромной жгучей цепью, которая позвякивает, когда демон дергает за неё, с усмешкой наблюдая за покорством и святым терпением в глазах.
Итук давно не помнит, что такое летать. Слишком он прибит к земле, она так тянет, что иногда просто стоять тяжело. А надо. Не для него, так для остальных четырнадцати, которым он нужен. Ну или не совсем четырнадцати, не уверен он на счёт последнего, тянущего больше всех. Тянущего голосом, губами, глазами, немного жестким от лака волосами, тонкими белыми пальцами, выпирающими ключицами. Внезапными объятиями на публике, когда так сложно сдерживать себя, особенно когда его личный дьявол с такой по-детски ласковой улыбкой прижимается к спине. Итуку стоит огромных усилий выдавить ответную, немного настороженную улыбку и потрепать по пальцам, сцепленным у него на животе.
А потом можно затащить подальше от камер, в грязную пыльную комнатушку, прижать его к стене и долго целовать, удерживать себя от опрометчивого желания впиться зубами в худую шею, целовать, целовать, целовать, чувствуя на губах противный привкус пудры и косметики. А он только смеётся и закидывает руки Итуку на плечи, крутя головой и шепча: «Не сейчас, хён, ты грим испортишь, что остальные скажут, м? Подожди до дома.» А сам крутится, выгибается, трётся бёдрами, сводит с ума. И как же Итуку сложно держаться от необдуманных действий, особенно когда в голове появляется эта проклятая пелена возбуждения, куда деться от тонких пальчиков в волосах, которые так ненавязчиво давят вниз, намекая, что ему хочется. И Итук опускается на колени, расстёгивает ширинку сценического костюма, слушает чужое дыхание, звучащее подобно грому в глухой тишине подсобки. Он ласкает пальцами, языком, губами, ловя каждый всхлип, вздох, стон сквозь закушенную ладонь, любуется открывающимся снизу видом. Наслаждается каждым мгновением вместе, пусть украденным таким образом, пусть так, только бы осколки металла не кололи, согрелись хоть немного, не терзали изнутри своими ледяными прикосновениями, выталкивая наружу глупые слезы.
Итук давно не пускает слезу на сцене растроганным, просто в такие моменты можно выпустить их наружу, позволить плакать по себе, по порванному в клочья сердцу, по тому, кто никогда не будет его. Хотя бы в такие моменты быть эгоистом, а потом корить себя, потому что фанаты расстраиваются. Он – всеми любимый лидер Итук, он должен держать себя в руках. Он клятвенно обещает себе, что это в последний раз, а потом снова не выдерживает, когда понимает, что любим-то он всеми, кроме того, кто ему нужен.
Итук ненавидит, как его любимый обнимает Сонмина, притворно ревнует и заявляет свои права на обладание. Итук иногда становится неуверен, что ревнует-то он притворно. Если он такой хороший актер, почему не может делать вид, что Итук ему нужен и важен хоть немного? Нет, не так. Почему он не делает это тогда, когда они вдвоём? Не хочет притворяться? Смешно. Лидер давно не просит ответных чувств, слишком глубоко осознание того, что он – не тот. Итуку просто хочется, что бы его так обнимали, только не на сцене - в жизни, дома, за дверью, обнимали и улыбались тепло-тепло, и ревновали, а он бы потом замаливал вину, шепча о любви, которая есть.
Но вместо теплой улыбки – ледяная усмешка, вместо слов любви – издевательски-тягучее «ещё», «быстрее», «пожалуйста» и любимое «хён». Итук тысячи раз хочет сбежать, накричать, забыть, прекратить бессмысленные недоотношения. Но потом его снова касаются тёплые губы, обнимают тонкие руки, и он сдаётся без боя, зная, что его снова разобьют на тысячи осколков взглядом, в котором нет ничего, кроме сытого удовлетворения, и брошенным через плечо «спасибо, хён», когда он одевается и уходит к себе.
Итуку больно, настолько больно и холодно, что маска в какой-то момент ломается, и ребята уже не могут молчать, смотря на то, что с ним происходит. Он не помнит, как вокруг него начинают бегать, усаживают на диван, суют в руку таблетку и стакан воды. Он только молча сжимает ледяную поверхность, на периферии сознания замечая, что руки-то дрожат, а в стакане - шторм. Ему холодно до того, что он обхватывает себя руками в попытке получить хоть немного тепла, согреть ледяную пустоту внутри. Слышится звон разбитого стекла и чей-то вскрик. Звуки долетают сквозь пелену с трудом, Итук отказывается понимать, что происходит, лишь с вскриком отшатывается, когда его лба касается ледяная рука. Вокруг начинается суета, говорят что-то про жар, его укладывают, закутывают в плед, пытаются напихать чем-то, и шумят, шумят, шумят. Итуку хочется покоя, о чём он и сообщает хриплым голосом, с трудом размыкая сухие губы. Всё сразу успокаивается, все куда-то уходят, оставляя его с холодом в забытье.
Спустя вечность и ещё секунду он выныривает из страшного мира, созданного болезнью, и чувствует, как скрипит и проседает кровать. Звук ввинчивается в воспалённый мозг, приобретает разные тональности и переливы, увлекает за собой в странные кошмары. Находясь на грани между реальностью и сном, Итук чувствует сгусток тепла, которые появляется где-то рядом с ним, и обнимает его, тесно прижимается, жарко дышит в шею, шепчет «всё хорошо, хён, я рядом». Становится сразу легко и уютно, неведомые монстры отступают, прячутся до другого момента, и Итук наконец засыпает без сновидений.
Просыпается Итук резко, как от удара, и долго смотрит в потолок, разглядывая скачущие тени. Он вслушивается в спокойное дыхание рядом и улыбается. Под пуховым одеялом и пледом жарко, в обнимку с горячим телом – ещё жарче, но он терпит, ведь ради таких моментов, редких-редких, он готов терпеть всё. Вид подрагивающих ресниц, расслабленные черты лица, мерно вздымающаяся грудь, осторожно и нежно обнимающие руки возмещают ему с лихвой каждую слезу, каждый скачок сердца, каждую усмешку и пустой взгляд. Даже если эта забота ненастоящая – пусть, ему уже всё равно. У него есть Ад и Рай, они здесь, рядом, в одном-единственном человеке, в его личным демоном, имя которому Чо Кюхён.
@темы: SuJu, by Atmospherical, fanfiction
очень атмосферно получилось~
Для меня тоже, было когда-то
Спасибо :3
ППКС))))
но тоже очень понравилось)